ЧОРАН (Сиоран), Эмиль Мишель (1911-1995). Французско-румынский мыслитель-эссеист.
В Антологии - 189 изречений этого автора

• Бог дальше от людей, чем люди от Бога.
• Быть чем-то определённым - без каких-либо оговорок - всегда предполагает ту или иную форму безумия.
• В либеральной демократии всегда кроется подспудный политеизм, и, напротив, любой авторитарный режим причастен к монотеизму.
• В нас живёт не столько стремление, сколько искушение умереть.
• В начале и конце любого события лежит недоразумение.
• В основе любого невроза - неспособность забывать.
• В пламенном духе обнаруживается замаскированный хищный зверь; нет никакой защиты от когтей пророка... Кто бы перед вами ни проповедовал, удалитесь от него: он захочет разделить с вами свою истерию - единственное своё достояние, и не простит вам, если вы будете жить вне его истин и его порывов.
• В повседневной жизни люди руководствуются расчётом, а в минуты решающего выбора поступают как вздумается.
• В языке слишком ясном, отказавшемся от всякой неопределённости, бередящей душу темноты, пропадает всякий метафизический потенциал, такой язык теряет способность касаться непостижимого.
• Великие народы являются инициаторами своих несчастий, а малым приходится довольствоваться теми невзгодами, которые им навязывают.
• Вера, словно болезнь, либо постепенно вкрадывается в организм, либо поражает внезапно. Никто не в силах распоряжаться ею. Абсурдно желать стать верующим, если нет предрасположенности. Кто-то из нас верующий, а кто-то нет, подобно тому, как кто-то бывает сумасшедшим, а кто-то нормальным.
• Верный способ не сойти с ума в иных обстоятельствах: вспомнить о нереальности всего окружающего и не расставаться с этим.
• Виселицы, тюрьмы и каторжный труд процветают только под сенью веры. Во время мистических припадков стенания жертв сливались со стонами экстаза... Сам дьявол бледно выглядит рядом с обладателем истины, собственной истины.
• Влияние национальной идеи можно понять с помощью исторических аналогий. Христианство античному обществу нанесло смертельный удар, для варваров же, наоборот, стало благословением. Не возродив одряхлевшего мира, оно упрочило восходящий.
• "Восторг и ужас жизни", каждый миг переживаемые одновременно, - таков наш постоянный опыт.
• Всё бессмысленно, включая сознание этой бессмысленности.
• Всё можно утверждать с одинаковой степенью достоверности: аксиомы и бред сумасшедшего взаимозаменяемы, возвышенные и низменные поступки сливаются в единое движение. Нет случая, в оправдание которого невозможно было бы найти никаких аргументов!
• Все наши действия - от дыхания до основания империй или создания метафизических систем - объясняются иллюзорным представлением о нашей значимости.
• Всё, что дышит, питается недостоверным. Поставьте перед жизнью точную цель, и она вмиг утратит всю свою привлекательность, малейшая крупица ясности погубит плодоносящее Желание.
• Всемирная история - это история Зла. Народ без тиранов не может о себе ничего рассказать, и совокупность беззаконий, совершенных тем или иным народом, служит единственным признаком его присутствия и его жизненной силы. Если вы не внесли своего вклада в какую-нибудь катастрофу, то вы исчезнете без следа.
• Всякая эпоха оболванивает себя каким-нибудь абсолютом - маловажным и скучным. И невозможно не быть современником какой-нибудь веры, какой-нибудь системы, какой-нибудь идеологии, короче говоря, невозможно не принадлежать своему времени.
• Всякий замысел - скрытая форма рабства.
• Всякий, кто, следуя собственному призванию, реализует его, разрушает себя. Спасается лишь тот, кто, пожертвовав своими дарованиями и талантами, умеет наслаждаться бытием. Человек всегда погибает из-за того, что он взваливает на свои плечи.
• Всякое завоевание - и духовное, и политическое - сопряжено с потерями, любой "идеал" возникает на руинах предыдущего, каждое последующее поколение привносит нечто новое не иначе, как растаптывая всё, что было уникального в поколении предыдущем.
• Всякое мышление есть ложь, всякая истина - подлог, а всякая страсть дурно пахнет.
• Всякое поклонение стилю идёт от представления, будто действительность ещё более пуста, чем её словесное отражение. За пропорционально скроенной фразой, кичащейся собственной звучностью, нередко кроется немочь духа, неспособного прямо воспринимать первозданный мир.
• Вы есть и останетесь рабами, пока не исцелитесь от мании надежды.
• Выходящая книга это ваша жизнь или часть жизни, которая от вас отделилась, больше вам не принадлежит, перестала вам докучать. Выражение - это самоисчерпание и освобождение. Оно вас опустошает, а значит - спасает, избавляет от тягостных излишков.
• Гибкость и тонкость любой цивилизации определяются несовершенством составляющих её индивидов.
• Глагол имеет тенденцию превращаться в разглагольствование, в литературу. Мысль скользит в этом же направлении, растекается, набухает. Остановить её с помощью остроты, сократить до афоризма означает борьбу с её экспансией, с её естественным движением в сторону краснобайства и пустословия.
• Глубокий ум не отступит перед глупостью, умников же она пугает и парализует.
• Глупость, свойственная звёздным часам истории, сопоставима только с идиотизмом тех, кто эту историю делает. Люди доводят до конца свои поступки и мысли, когда им не хватает изящества. Свободный дух испытывает отвращение и к трагедиям, и к апофеозам.
• Делают окончательные выводы, доводят до конца свои поступки лишь те, кто живёт вне искусства. Подлинно трагической жизни почти никогда не бывает у тех, кто умеет укротить досаждающие им тайные силы творчеством. Замаскированная в слове, звуке исповедь останавливает накопление душевных сил, выбрасывая их во внешний мир.
• Деторождение - вообще вещь сомнительная; хорошо, хоть ангелы для этого не годятся, развитие жизни - прерогатива падших существ.
• Доброта, по сравнению с жестокостью, позднейшее достояние, качество не исконное, приобретённое, не передаётся по наследству, каждый человек должен старательно наживать его заново и преуспевает и этом лишь иногда, в те минуты, когда ему удается пересилить естество, подавить в себе голос предков и свой собственный.
• Довести свои взгляды до маний - единственное средство сделать их долговечными, хотя бы... у себя в голове.
• Дружба - это договор, соглашение. Двое молчаливо условливаются никогда не разглашать того, что на самом деле думают друг о друге.
• Дух, пребывающий в мире с миром и с самим собой, хиреет и чахнет. Нужны потрясения, невзгоды и затруднения, чтобы заставить его расцвести.
• Если бы всё шло к лучшему, старики лопнули бы с досады. К счастью курс, взятый историей, примиряет их с жизнью и даёт возможность околевать без всякой зависти к остающимся.
• Если твои книги не интересуют потомков, считай, что тебя не было.
• Если у нас отнять радость бесцельного существования, нам жизни не выдержать...
• Если хочешь всегда помнить человека, постоянно думать о нём, привязаться к нему навсегда, старайся не полюбить, а возненавидеть его.
• Если я изучаю своего "ближнего", это означает, что он перестал быть таковым; а изучая себя, я перестаю быть "собой", становлюсь объектом, как все другие объекты.
• Жизнь больше чем нереальна: она - воспоминание о нереальном.
• Жизнь должна иметь какой-то смысл. Но попробуйте отыскать такой из них, который при ближайшем рассмотрении не окажется ничтожным до смехотворного.
• Заслугой беспутных эпох является то, что они выявляли суть жизни, показывая, что всё сущее всего лишь фарс и что ни одно событие не стоит того, чтобы его приукрашивать.
• Здоровье не совместимо с внутренней глубиной. Порывы духа обусловливаются сбоями в работе нашего организма. Здоровье в нас - это как раз то, в чём мы, собственно, не являемся самими собой. Индивидуализируют нас наши печали и утраты, мы становимся обладателями нашего "я" лишь в совокупности наших поражений.
• Земля - грех Творца!
• Злополучная Кассандра страдала вдвойне: до и во время всех напастей; оптимисты же избавлены от бремени вещего знания.
• Идеология слегка повышает температуру даже у одряхлевших народов, позволяя им считать себя в некотором роде живыми.
• Иллюзия - вот что рождает и поддерживает наш мир: разрушить её - он тоже рухнет.
• Ирония бесполезна в борьбе с не понимающей тонких оттенков речи ордой, рассуждающий тонкий ум бессилен перед бормочущими свои молитвы варварами. Динамизм отребья без труда торжествует над застывшими высокомерными улыбками презрения.
• Истинная ценность книги зависит не от важности сюжета, а от умения описывать мелочи. Чтобы говорить о насущном, никакого таланта не требуется.
• История - это вечный кризис.
• История - это чёрная рамка, внутри которой разлагаются письмена, а вместе с ними и те, кто их измышлял и лелеял.
• Источник личности коренится в бессознательной склонности считать себя центром мира. Наши рефлексы и гордыня превращают толику плоти и сознания, которыми мы являемся, в целую планету. Жить означает заблуждаться относительно собственной значимости...
• К истине через мнение не прийти: любое мнение по-своему безумно.
• Каждая секунда вонзается в нас, подобно кинжалу.
• Каждая цивилизация начинается с земледелия, а кончается парадоксами.
• Каждый вкладывает в свою веру и все свои склонности, и все свои изъяны. И обретает в ней то, что он в неё вложил: избранный наслаждается собственным спасением, тогда как отверженный ещё глубже погружается в свои горести.
• Каждый раз, когда какая-нибудь доктрина или какое-нибудь божество претендует на господство, свобода оказывается в опасности.
• Как представить себе жизнь других людей, если даже своя собственная жизнь едва укладывается в уме? Даже наши собственные убеждения кажутся нам плодом суетного безумия, а уж каково нам терпеть безумную любовь других людей к самим себе и их упорную привязанность к утопиям. В чужой мир нельзя проникнуть и его невозможно оправдать.
• Как только религия начинает терпимо относиться к истинам, в которых ей нет места, она угасает, а бог, во имя которого уже не убивают, действительно умирает.
• Какая жестокость к самому себе в единобожии: связать себя с великим Фантомом, подчинить свою жизнь его произволу! Единый Бог делает жизнь невыносимо удушающей.
• Какой это позор - смерть! Вдруг превратиться во что-то...
• Книга должна оставлять раны, она должна изменить жизнь читателя. Она должна всё расстраивать, всё подвергать сомнению.
• Книга должна рыться в ранах, она должна их провоцировать. Книга должна быть опасной.
• Когда для нас перестают существовать другие, мы перестаём существовать сами для себя.
• Лиризм, избыток образов разрушает и губит прозу; метафоры, любезные одному поколению, следующему поколению кажутся смехотворными.
• Литератор не способен разбираться в государственных делах и проявляет в них некоторую компетентность лишь во время революций, потому что в эту пору исчезает власть, и пока её нет, возникает иллюзия, что всё можно решить красивой фразой и жестом.
• Любая ересь, одержи она верх, не стала бы деликатничать, поскольку в ней больше убеждённости. Так что, сочувствуя гонимым, не будем питать на их счёт иллюзий, какими бы благородными они нам ни казались.
• Любая идея возникает в результате легкого сдвига в голове.
• Любая интеллектуально плодоносная эпоха предвещает исторический катаклизм. Никогда противоборство идей, жаркие споры, охватившие поколение, не ограничиваются областью духа. Революции и войны - это дух, пошедший в разгон.
• Любая литература начинается гимном, а кончается эквилибристикой.
• Любая плодотворная идея теряет зерно мысли и вырождается в правило. Лишь бесплодная остаётся живой.
• Любое внимание влечёт за собой уничтожение. Под пристальным взглядом разлагается всё: страсти, преданность, пыл молодости...
• Любое действие, любая вещь, не говоря уж о Вселенной, требуют по меньшей мере смешения доброго и злого начал.
• Любую боль можно перенести, только не надо давать ей название.
• Люди, по мере того, как размножаются и теснят друг друга, всё более озлобляются. В конце концов ненависть примет чудовищные формы и вся планета будет охвачена войной, которая разразится не из-за столкновения чьих-то интересов, а потому, что у человечества не станет сил терпеть самого себя.
• Мечты утопистов рано или поздно сбываются. Но то, что для них было совершенством, нас душит безликим счастьем, затягивает и перемалывает жерновами "всемирной гармонии". Их химеры становятся нашими бедами.
• Можно каждый день думать о смерти и продолжать себе жить припеваючи, совсем иное дело - постоянно думать о смертном часе: кто сосредоточится на этом миге, тот отравит все остальные.
• Монотеизм содержит в себе зародыш всех форм тирании.
• Моралист не принимает тех уловок, которыми люди бессознательно пользуются, чтобы выжить. Все кажется ему условностью: он обличает мотивы чувств и поступков, разоблачает ложные ценности цивилизации, обличает, страдая, потому что они поддерживают жизнь, мало того, сами являются жизнью.
• Мудрец умеет скрывать презрение к миру, но не снисходит до надежды.
• Мудрости и внутреннюю свободу мы не в состоянии постичь как готовую теорию. Они должна проистекать из нас самих.
• Мы абсолютизируем самих себя. Мы ощущаем лихорадку нашего пребывания на земле как вечность, и наше несуществование до рождения и после смерти представляется нам не более чем идеей.
• Мы действуем тем эффективнее и успешнее, чем меньше знаем себя. Тот плодовит, кто плохо разбирается в своих побуждениях. Кто видит себя насквозь, тот перестаёт творить; узнать себя - значит загубить свои задатки, своего демона.
• Мыслители, которым удаётся заинтриговать публику, достигают этого отнюдь не попытками разобраться в положение вещей. Они здравствуют исключительно благодаря страстности их софизмов. А их уступки "разуму" только разочаровывают и раздражают. Мудрость пагубна для гения и смертельна для таланта.
• Мысль без желчи, хотя бы скрытой, наводит скуку.
• Мысль о невезении успокоительна... Она делает понятным всё, что бы ни случилось, и потому к ней равно прибегают и тупые, и изощрённые умы. Это объяснение не доискивается причин. Утвердившись в этой мысли, перестаёшь тревожиться, смиряешься и чуть ли не радостно терпишь тяготы и несправедливости.
• Мышление составляет часть бесконечной иллюзии, которая сама себя порождает и пожинает, увековечивает и уничтожает.
• Надежда - одна из форм бреда.
• На одного состоявшегося отшельника приходится тысяча неудавшихся. Одинаково удалённые от благодати и от мирской жизни, жертвы уныния, они проводят время, в ожидании посетителей, каких угодно посетителей, чтобы забыться в праздной болтовне с ними.
• Нас переживает только наш крик.
• Настоящие мыслители никогда не вдохновят никаких Робеспьеров, их высоту никому не превратить в трибуну.
• Настоящий читатель - тот, кто сам не пишет. Только он способен читать наивно - единственный способ услышать книгу.
• Нация, переставшая видеть в себе смысл или главную ценность Вселенной, сама себе отрезает путь к дальнейшему развитию.
• Наши желания созидают некую декоративную вселенную, которую способно превратить в дым малейшее проявление трезвомыслия.
• Наши истины стоят не больше, чем истины наших пращуров. Тяжёлый багаж формул заменил помпезность древних легенд, но понимание жизни так и не изменилось, поскольку наука постигает её на том же уровне, на каком это делали поэтические рассказы.
• Наши удовольствия никуда не исчезают, и, даже показавшиеся позабытыми, способны спасти нас от кризиса, отвести прочь какое-нибудь разочарование, какой-нибудь соблазн, желание махнуть на всё рукой.
• Не подлежит сомнению, что когда-нибудь психоанализ будет полностью дискредитирован, но прежде он успеет лишить нас последних остатков непосредственности. И мы уж никогда не будем невинными.
• Нет ничего, что нельзя было бы доказать, принять либо отвергнуть в зависимости от нашего сиюминутного настроения: аргументы, подсказанные нашей интеллектуальной честностью или нашими капризами, совершенно равноценны. Всякий принцип доказуем, а всякое событие - закономерно.
• Нет средства доказать, что предпочтительнее быть, чем не быть.
• Нет такого бедствия, которое мы не могли бы с равным успехом приписать и оплошности провидения, и слепому капризу случая, и неумолимой судьбе.
• Нетерпимость - основной закон земной жизни. Социальные общности крепнут в условиях тирании, в них просыпается энергия, а при милосердных и великодушных режимах распадаются. Ни что не возникает из сомнения.
• Ни один автор не терпит придирок к написанному. Он слишком сомневается в себе, чтобы позволить ещё и другим высказываться на свой счёт.
• Никогда не соглашайся с толпой. Даже если она права.
• Никому не дано вечно сохранять свежесть своих огорчений. Скорби изнашиваются, утрачивают свой блеск, дряхлеют и увядают, подобно элегиям.
• Обладать убеждениями может только тот, кто никогда и ни во что не вникал глубоко.
• Общественные ценности не накапливаются, одна форма духа не может включить в себя другую; чем-то определённым можно быть лишь через исключение. Эпохи синтеза не бывают творческими.
• Общество развивается и упрочивается, только если ему подсказывают либо внушают идеалы, абсолютно непропорциональные нынешнему состоянию. Утопии для общества - то же, что предназначение для народа.
• Освободившись от всех предрассудков, человек становится не в состоянии принять чью-либо сторону, - поскольку всё является абсурдным, - теряет свою индивидуальность и становится олицетворением бесполезности и никчемности.
• Основное назначение любой веры, пусть и несостоятельной, - избежать Неизбежного.
• Отчаяние, которое не перерастает в действие, превращается в яд.
• Перевод плох, если он яснее, понятнее оригинала. Значит, он не сумел сохранить многозначность авторского текста, а переводчик спрямил путь, совершив преступление.
• Переживаемые нами периоды бесплодия совпадают с периодами обострения сознания и ослабления помешательства.
• Пессимизм - признак психического дисбаланса, как и оптимизм.
• Писатель всегда говорит больше, чем он должен сказать, - такое уж у него ремесло: он раздувает свою мысль и прикрывает её словами. В каждом произведении есть всего два-три творческих момента: вспышки молнии, озаряющие груду хлама.
• По Оригену, только души, склонные к злу, души "с надломленными крыльями" облекаются в плоть. Иными словами, без погибельной страсти нет ни человека, ни истории.
• Подлинного верующего почти не отличить от идиота.
• Пока история протекает размеренно, каждое событие представляется причудой, коленцем в общем ходе вещей, но как только ритм сбивается, всё обретает знаменательность, каждая мелочь становится ступенькой к гибели.
• Пока человек защищён безумием, он действует и благоденствует, однако стоит ему освободиться от живительной тирании навязчивых идей, как он теряет себя и разрушается.
• Полагать, будто капризное и злое божество возмутит людей, значит, ничего не смыслить в религии или в человеческой натуре - ведь человек любит, страстно любит страх.
• По-настоящему глубоко думают только те, кому посчастливилось не заразиться чувством юмора.
• По-настоящему одинокая душа - это не существо, покинутое людьми, а личность, страдающая среди них.
• По-настоящему свободный ум недоступен для любых интимностей с бытием, с объектом и поглощён одним - собственной бездной.
• Поражение слова превратилось в его триумф: никогда ещё не было оно столь свободно; избавившись наконец от реального содержания, оно позволяет себе роскошь не выражать ничего, кроме двусмысленностей собственной игры.
• Поскольку наши истины почти не отличаются от фантазий, у искусства нет перед нами никаких обязательств, и оно вольно создавать свою собственную вселенную, столь же истинную и столь же ложную, как и наша.
• Предрассудки цивилизации, сохраняя её характер, обеспечивают ей долгую жизнь. Если она будет воспринимать предрассудки как чистые условности, то мало-помалу освободится и от них и от родных ей побудительных причин своего действия, возникших в недрах её души.
• Предрассудок - это некая истина, которая сама по себе неверна, но поскольку она передаётся из поколения в поколение, то отделаться от неё безнаказанно невозможно. Народ, без колебаний её отвергающий, постепенно отрекается и от самого себя.
• Прозаик должен побороть в себе первичные движения души к искренности: все вкусовые погрешности, всё плебейское идёт от "сердца".
• Проникновение в глубины требует тишины, для чего нужно отрешиться и от своих способностей. Лишь отрешённому духу дано проникнуть в сущность дао, горячный же человек воспринимает только его внешнюю оболочку.
• Пытаясь схватиться хоть за что-нибудь твёрдое и устойчивое, люди тянутся к словам, делая на них последнюю ставку. Кажется, одна безупречная страница, даже фраза - и тлен изменения тебя не затронет. Мы ищем несокрушимости в словах, самом символе обветшалости.
• Радость не является поэтическим чувством.
• Разница между теоретиком веры и верующим так же велика, как разница между психиатром и психом.
• Сам по себе коммунизм выглядит единственной реальностью, на которую ещё может положиться всякий, кто сохранил хоть соломинку веры в будущее. Но разве человечество не впадает в пустые абстракции, когда судит то или иное учение, забывая об уродствах, неотрывных от его воплощения в жизнь?
• Сама по себе всякая идея нейтральна или должна быть таковой, но человек её одушевляет, переносит на неё свои страсти и своё безумие; замутнённая, преображённая в верование, она внедряется во время, принимает облик события... Так рождаются идеологии, доктрины и кровавые фарсы.
• Самоубийца действует не в состоянии безумия, как принято думать, а, напротив, в приступе нестерпимой трезвости.
• Свобода - высшее благо только для тех, кто одушевлён волей быть еретиками.
• Следует расставаться с собой в подходящую минуту, превращаясь в тень легко и с удовольствием. До тех пор, пока мы не научились этому, мы заслуживаем выпадающие нам на долю унижения.
• Слеза имеет более глубокие корни, чем улыбка.
• Слово и молчание. С болтливым безумцем не так страшно, как с угрюмым.
• Смерть - пряная приправа жизни. Лишь она придаёт вкус мгновениям, скрашивает пресность.
• Создавать литературу - это значит создавать прозу. Проза требует строгости, традиции, тогда как поэзия, если она настоящая, возникает внезапно и расцветает на обочинах цивилизации. Проза требует вдумчивого гения и чистого языка, поэзия же вполне совместима с варварством и аморфным языком.
• Справедливость - это воплощённая несбыточность, гигантская неосуществимость, единственный идеал, о котором можно уверенно утверждать, что он не реализуется нигде и никогда, и которому, кажется, противостоят все законы природы и общества.
• Срок, отпущенный коммунистической идее, зависит от скорости, с какой она израсходует свои утопические запасы. Но пока они есть, коммунизм неизбежно будет соблазнять общества, замещая умершие или ослабевшие религии и суля нынешним толпам достойный их ничтожества абсолют.
• Старость - это наказание за прожитую жизнь.
• Сфера сознания в действии сужается, и действовать означает цепляться за свойства бытия в ущерб самому бытию, за форму реальности во вред самой реальности.
• Счастье - это нечто необычайное, выходящее из ряда вон, и, чтобы свыкнуться с ним, требуются изнурительные усилия, тогда как несчастье переживается по надёжному, разработанному до мелочей канону.
• Там, где торжествует идея, летят головы; идеи не могут побеждать иначе, как за счёт других идей или голов, которые их рождают либо защищают.
• Теории бессильны: глубины истории непроницаемы для доктрин, задевающих лишь её поверхность. Эпоха христианства в корне отличалась от христианства как такового; коммунистическая эра, вряд ли будет похожа на идеалы коммунизма.
• То, что мы называем истиной, является недостаточно прочувствованным, ещё не исчерпанным, недостаточно обветшалым заблуждением.
• Только если человек по-настоящему захвачен, ему удаётся выстроить в себе целый мир, чтобы потом перенести его вовне и создать настоящее произведение. Без одержимости от человека остаётся одна блажь.
• Только замышляя что-то преступное, не чувствуешь себя пустым местом.
• Только мазохист способен искать смысл во всём на свете.
• Только поверхностные мыслители обращаются с идеями деликатно.
• Только страдание изменяет человека. Все остальные опыты и феномены не могут изменить его сущностный характер или углубить имеющиеся у него определенные предпосылки вплоть до его полного изменения.
• Только тот созрел для свободы, кто видит в окружающих источник постоянных мучений.
• Тот, чьё существование не представляет собой недуга, чьи свойства определяются тем, что он прекрасный экземпляр своего вида, совершенная его модель, не имеет ничего общего с духом.
• Трагедия политики коренится в той тайной силе, что разворачивает любое движение в противоположенную сторону, подтачивает его по мере того, как оно усиливается и крепнет. В политике, как везде, достижение цели приносит гибель.
• Тревога неразборчива, она хватается за все, и все ей подходит. Будет жевать, мусолить что попало и всегда высосет себе на потребу хоть каплю чего-нибудь неприятного.
• Трезвость мысли отнюдь не освобождает от желания жить, она всего лишь делает непригодным к жизни.
• Трепета, идентичного другому трепету, не бывает: за одним и тем же словом кроется множество различных переживаний.
• У поэта линия судьбы вычерчена заранее, и нет ничего, что могло бы её отклонить в сторону. В безраздельное пользование жизнь достаётся только простофилям; поэтам же биографии даются, чтобы поставить что-то на место жизни, которой у них не было...
• У уважающего себя человека нет родины.
• Убожество словаря делает мир понятным.
• Удовольствия в состоянии создавать для нас новые привязанности и усиливать надежды, которые послужат противовесом склонности нашей продавшейся горестям памяти хранить лишь следы нестерпимого и ужасного.
• Упадок цивилизации начинается с того момента, как жизнь становится её единственной навязчивой идеей.
• Условия, благоприятствующие поискам истины и самовыражения, располагаются на полпути между мужчиной и женщиной. Если чистая самка с точки зрения внутреннего содержания пуста, то самец без изъяна как нельзя лучше подходит под определение "кретин".
• Утончённость - в любви, в искусстве иво всём прочем - есть признак оскудения.
• Утопия - неистребимое свойство разума, и человеку, если он хочет действовать, поучать, проповедовать и проч., не обойтись без утопических бредней.
• Утопия враждебна всякому отклонению, всему бесформенному, всему выбивающемуся из ряда. Утопия укрепляет однородное, типичное, повторяющееся, правильное. Но жизнь - это взрыв, ересь, нарушение физических норм. Тем более человек - ересь в квадрате, победа индивидуальности, прихоти, явление возмутительное, существо, несущее раскол.
• Философские системы, определения создают только от отчаяния. Бытие немо, вещи невероятны, а дух болтлив. Нужна формула; нужно даже много формул просто для того, чтобы дух и небытие обрели какую-то видимую оболочку, какое-то оправдание.
• Цивилизацию можно считать "больной", когда тон в ней начинают задавать тонкие умы; благодаря им она одерживает решительную победу над природой, после чего ей остаётся окончательно рухнуть.
• Цивилизация начинается с мифа и укрепляется сомнением.
• Человек бывает свободным - и бесплодным - лишь в эпохи, когда боги мертвы, а рабом и творцом - лишь тогда, когда они - тираны - здравствуют и процветают.
• Человек есть существо по преимуществу догматическое, и даже влюбленный в свои сомнения скептик оказывается фанатиком. Каждое существование укоренено в непреложностях, перед которыми все измышления - просто ничто, и которые тем глубже, чем меньше человек знает о них.
• Человек не должен знать, чем он мучается и от чего умирает. Любое уточнение здесь - кощунство, поскольку единственным словом уничтожается тот минимум тайны, которым должна обладать смерть. Да и жизнь.
• Человек превращается в ходячий труп, когда перестаёт ненавидеть. Ненависть бодрит, в ней, в её химической природе содержится "тайна" жизни.
• Человечество боготворит лишь тех, кто несёт ему смерть. Каждое новое поколение воздвигает памятники палачам предыдущего поколения. Царства, жители которых мирно угасли, мудрые князья редко остаются в истории.
• Чем могущественнее общественный институт, тем он бесчеловечнее. Энергия любой эпохи измеряется количеством пострадавших от неё людей, идеологии утверждаются принесёнными на их алтарь жертвами.
• Что случится, если настанет момент, когда религии не будет, а человек, протрезвевший и опустошённый, потеряет все слова, обозначающие его бездны? Неведомое станет столь же тусклым, как и познанное; всё лишится и значения, и сочности. И на руинах Познания могильная летаргия Нелюбознательности всех нас превратит в призраки...
• Чтобы выделиться среди других народов, чтобы унизить и растоптать их или просто чтобы найти своё неповторимое лицо, народу нужна безумная идея, которая его ведёт, ставит перед ним цели, несоизмеримые с любыми реальными возможностями.
• Чтобы наказать других за то, что они более счастливы, чем мы, мы им передаём наши тревоги. Ибо наши боли, увы, не заразны.
• Чтобы поверить в реальность спасения, необходимо предварительно поверить в реальность падения: любой религиозный акт начинается с восприятия ада как первичной материи веры. Дьявол необходим. Религия, обходящаяся без него, слабеет, превращается в расплывчатое благочестие.
• Чтобы ускользнуть от бесплодности, нужно расцвести на пороге разума, научиться наслаждаться невыразимым, наладить жизнь за пределами поддающегося постижению.
• Щепетильность может стать пороком, угрызения совести - дурной привычкой.
• Этот мир не заслуживает быть познанным.
• Юмор притупляет ощущение абсолюта. Мистика и юмор несовместимы.